Скачать 2.59 Mb.
|
^ За некоторым исключением, авторы, пишущие о детской терапии, не признают тот очевидный факт, что дети иногда нарушают запреты. В литературе можно найти несколько предложений о том, что делать на этой фазе терапии. Даже те авторы, которые отводят жизненно важную роль терапевтическим ограничениям, избегают подробного обсуждения того, что же делать, когда их нарушают. Описывая способы взаимодействия с нарушением запретов, Экслайн подчеркивает необходимость для терапевта сохранять принятие ребенка. Даже когда ребенок нарушает запрет, терапевт должен «оставаться там же, отзеркаливая чувства». Экслайн рекомендует терапевту стараться предотвратить нарушение ограничений, «если это можно сделать, не вступая с ребенком в физическую борьбу» [2, р. 132-133]. Проблема заключается в том, что же делать, когда ребенок все-таки вступает в физическую борьбу с терапевтом. Некоторые авторы [14] предлагают терапевту после предварительного предупреждения прервать сессию и выставить ребенка из игровой комнаты. Автор возражает против того, чтобы выдворять ребенка из игровой, независимо от его проступков. Помимо передачи чувства отвержения, выдворение ребенка — это действенный способ сказать ему, что он может разрушить планы взрослых. Если взрослый признает свое поражение, это не приносит ребенку пользы. Это также может подтвердить его подозрение, что он беспомощен и безнадежен. Так как он может разрушить планы любого взрослого, никто не может помочь ему. Нет никаких всеобщих рекомендаций, как взаимодействовать с детской агрессией, терапевтическая реакция будет зависеть от значения каждого конкретного действия ребенка. Некоторые агрессивные дети не могут принять терапевта и его дружелюбные инициативы потому, что они никогда не признавали и не принимали любого внешнего авторитета. Таким детям нужен опыт подчинения твердому, справедливому и сильному взрослому. Когда девятилетний Джоэль стал настаивать на том, чтобы швырнуть в терапевта стулом, несмотря на вербальные запреты и отзеркаливание чувств, терапевт поднялся и спокойно сказал: «Я тебя больше и сильнее». Мальчик опустил стул и начал ругаться на терапевта, который помог ему вербализовать душащий его гнев. Необходимо добавить, что этот метод ограничения агрессии надо применять только в особых случаях, когда другие средства исчерпаны. Однако когда у ребенка есть ложное чувство всемогущества, выраженное в невротическом вызывающем поведении, подчинение авторитету старшего может быть клинически предписано и эффективно. Другой метод, успешно используемый терапевтами, — перевести дерзкого ребенка из индивидуальной терапии на групповую. Агрессивного ребенка, нападающего на терапевта и нарушающего запреты, можно поместить в группу более старших детей. Как правило, вместо продолжения неповиновения такой ребенок будет искать дружбы терапевта в качестве защиты против реальной или ожидаемой агрессии со стороны других детей. Более старшая группа часто может выразить более прямо и сильно, чем терапевт, то, что ограничения надо соблюдать. Следующая последовательность действий в игровой терапии служит иллюстрацией. Девятилетний Джорж отчаянно сопротивлялся запретам, установленным в игровой комнате. Он утверждал, что он «супермен» и стремился разломать все игрушки, разрушить игровую комнату и напасть на терапевта. Когда Джоржа перевели в группу старших мальчиков, он попробовал продолжить свое агрессивное поведение. Однако в группе Джорж встретил супермена-соперника. Когда Джорж бросил деревянным кубиком в десятилетнего Дэвида, тот посмотрел на него с удивлением и очень убежденным голосом процитировал одно из ограничений игровой комнаты: «Это не нужно бросать». Когда Джорж намеренно бросил ему в лицо дротиком, Дэвид разозлился. Он схватил Джоржа, потряс его и сказал: «Слушай, игровая - для игры, а не для драки. Здесь такой закон». «Я выше всех законов, я - супермен», - сказал Джорж. «Пожми мне руку,- сказал Дэвид, протягивая ему руку, - Я тоже супермен». «А я супер-супермен», - ответил Джорж. «А я супер-супер-супермен», - парировал Дэвид. Мальчики громко расхохотались. Терапевт сказал: «Вы оба - супермены и выше всякого закона?». «Нет, — ответил Джорж, - никто не выше закона». Терапевтический процесс требует, чтобы терапевт оставался твердой, но доброжелательной фигурой, в которой ребенок может найти союзника своему борющемуся Эго. Взаимодействуя с ребенком, нарушившим запрет, терапевт должен сохранять спокойный авторитет, но не должен излишне аргументировать свои действия, становиться чересчур многословным. Он не должен дать вовлечь себя в интеллектуальное обсуждение справедливости ограничения, а также не должен предоставлять ребенку пространные основания для ограничения. Нет необходимости объяснять ребенку, почему нельзя бить терапевта, достаточно просто сказать: «Люди не для того, чтобы их бить». Не надо объяснять, почему нельзя бить окна, достаточно сказать: «Окна бить нельзя». Ограничение не только содержит запрет, оно также отстаивает желаемые человеческие ценности. Когда ребенок нарушает запрет, его тревожность растет потому, что он ожидает возмездия. Терапевт не должен увеличивать тревогу ребенка. Если терапевт становится слишком многословным или приводит слишком много доказательств, он передает ребенку свою собственную неуверенность и порождает дополнительную тревожность. Следующая выдержка иллюстрирует нежелательный подход к ограничениям. Мистер М. Я вижу, что тебя ничто не удовлетворит, пока ты меня не ударишь. Ты убежден, что будет по-твоему, а я же убежден, что я не хочу быть мишенью твоих нападений. Если ты настаиваешь, я собираюсь ограничить эти вещи до конца наших сеансов. (Брайан смеется мне в лицо, когда я это говорю, и разворачивается назад.) [58, р. 18] Мистер М. Мне трудно терпеть то, как ты намереваешься себя вести. Я знаю, ты делаешь то, что, по твоему мнению, ты должен, однако сейчас мы дошли до такого момента, когда я тоже буду делать то, что я, по-моему, должен. (Брайан кричит и пронзительно хохочет.) [58, р. 19] Ограничения нельзя вводить теми словами, которые содержат вызов самоуважению ребенка. Следующая выдержка также служит примером нежелательной практики: Брайан. Вы со мной поиграете в крестики-нолики? Мистер М. Да, если хочешь. Но я вижу, что у тебя на уме. Я знаю, что ты хочешь сделать. Если ты швырнешь в меня еще что-нибудь, мне придется сделать что-то ужасное. (Игра начинается. Внезапно Брайан начинает дико хохотать. Он бросает в меня мелком и ластиками. Он пытается выбежать на запрещенную территорию. Я преграждаю ему дорогу. Он хватает стопку книг и швыряет их в меня.) Мистер М. Хорошо, Брайан. В этой комнате все запрещено. [58, р. 19] Предъявляя ограничения ребенку, терапевт должен быть очень осторожным, чтобы не спровоцировать конфликт: «кто кого переупрямит». На мой взгляд, следующий подход вряд ли эффективен: ^ Я сегодня поиграю подольше. Ведь это не ваш дом. Я не уйду отсюда. Мистер М. Ты говоришь, что не уйдешь, а я говорю, что уйдешь. Оба варианта последующего развития ситуации нежелательны: либо сдастся терапевт, либо ребенок. Лучшим выходом было бы сфокусировать внимание на желании Томми остаться в игровой, а не на его угрозе игнорировать запреты. Например, терапевт мог бы сказать, «Я вижу, что тебе здесь очень нравится, и тебе хотелось бы остаться подольше. Но на сегодня время кончилось». Если после нескольких подобных отзеркаливаний терапевта Тим все еще упрямится, терапевт может взять его за руку и увести из игровой. С маленькими детьми действия часто говорят громче слов. ^ Судя по всему, психотерапевты психоаналитического направления меньше озабочены проблемой ограничений, чем недирективные терапевты. В то время как обсуждение проблем ограничений интенсивно ведется в публикациях терапевтов недирективной ориентации [2, 14, 21, 54], в психоаналитической литературе появляются только беглые упоминания этой проблемы [66, 74]. Исходя из этого, можно предположить, что терапевты-психоаналитики используют меньшее количество ограничений, чем недирективные терапевты. В авторском исследовании Джинотт и Лебо [Ginott and Lebo] стремятся определить, зависит ли установление ограничений в игровой от теоретической направленности терапевта. В этом исследовании выдвигалась гипотеза о том, что терапевты различных школ не отличаются друг от друга в использовании количества и характера запретов. Ответы на вопросы об используемых ими ограничениях прислали 227 игровых терапевтов (100 психоаналитиков, 41 недирективный терапевт и 86 последователей других школ). Терапевтов просили рассказать, используют ли они в терапии с проблемными детьми в возрасте от 3-х до 10 лет какие-нибудь запреты, содержащиеся в разосланном списке из 54 пунктов (см. ниже). Исследование показало, что терапевты трех различных направлений используют сходное число запретов при работе с ребенком. Среднее количество ограничений, используемых аналитическими терапевтами, -37 (25 - обычно, 12 - иногда). Недирективные терапевты используют 35 (26 и 9 соответственно). «Остальные» используют 38 (27 и 11). Однако терапевты этих трех ориентации различались по тому, какие запреты они использовали: из 54 пунктов анкеты 14 терапевты использовали в зависимости от своей ориентации. В конечном итоге, исследование выявило, что независимо от ориентации детские терапевты используют значительное количество запретов в своей работе. Так, в области физической агрессии против терапевта практики всех школ в равной мере разделяют мнение о том, что необходимо запретить ребенку брызгать в терапевта водой, рисовать на его одежде, кидать в терапевта песком, нападать на него. Различия заключались в том, что недирективные психологи были более лояльны к киданию в терапевта дротиков, к тому, что ребенок бьет терапевта, и значительно менее толе-рантны к желанию ребенка связывать терапевта. В области физической агрессии, направленной против оборудования игровой, практикующие терапевты всех ориентации согласны, что ребенку надо запрещать швыряться песком, раскрашивать стены и мебель, разжигать огонь, разбивать окна, ломать дорогие игрушки, кидать вещи по всей комнате. Однако недирективные терапевты разрешают детям наливать много воды в песочницу, рисовать на дорогих игрушках и ломать их. «Другие» терапевты, по крайней мере, разрешают рисовать на недорогих игрушках. В сфере социально неприемлемого поведения практики всех школ единодушно запрещают ребенку курить в игровой, позволять себе расистские оскорбления, говорить или писать на доске ругательства, делать неприличные поделки, разрисовывать одежду или лицо, раздеваться, мастурбировать. В области здоровья и безопасности практики всех школ единодушно запрещают взрывать петарды, взбираться на высокие подоконники, пить грязную воду, есть грязь, мелки или краски. Различие состоит в том, что недирективные терапевты позволяют ребенку зажигать в игровой спички. В области сохранения порядка в игровой комнате практики всех школ равно запрещают детям уносить домой игрушки или поделки из глины, выключать свет, уходить раньше или оставаться дольше положенного срока, приводить в игровую друзей, разговаривать с прохожими. Недирективные психологи склонны разрешать ребенку самому решать, заходить или нет в игровую, читать книги и делать в игровой уроки. Психоаналитики чаще, чем представители других направлений, разрешают ребенку приносить еду и напитки в игровую. В области физической привязанности все терапевты равно запрещают детям сидеть у них на коленях, обнимать и целовать их. Используя тот же набор запретов, Джинотт и Лебо [35] исследовали наиболее и наименее популярные запреты в игровой. Большая часть запретов относилась к охране имущества игровой, безопасности детей и сохранности одежды терапевта. Более 90% терапевтов запрещают бить окна, пить грязную воду и рисовать на одежде терапевта. Более 80% запрещают детям грубить прохожим, более 70% запрещают нападать на терапевта, рисовать на стенах и двери. Около 90% аналитиков и «других» терапевтов запрещают ломать мебель и оборудование, к ним присоединяются 80% недирективных психологов. 80% «других» психологов запрещают мочиться и испражняться на пол, залезать на высокие подоконники. Это же ограничение использует более 70% аналитиков и недирективных психологов. Наименее используемые ограничения касаются символического выражения социально неприемлемого поведения и поведения в игровой. Менее 10% «остальных» терапевтов устанавливают запреты на использование расистских выражений, ругань, написание непристойностей, рисование или лепку неприличных объектов. Они запрещают раскидывать по комнате резиновые игрушки, забирать домой рисунки, сделанные в игровой. Менее 20% терапевтов запрещают детям раскрашивать лицо. 10% психоаналитиков и 20% недирективных и «других» психологов запрещают брать домой поделки из глины. 10% аналитиков и 30% недирективных и «других» психологов запрещают приносить в игровую еду. Менее 10% психоаналитиков и недирективистов и около 20% «других» психологов запрещают читать книги в игровой. 10% недирективных и «других» психологов, а также 20% психоаналитиков запрещают ребенку сидеть на коленях у терапевта. Многие терапевты с уважением относятся к отказу ребенка идти в игровую. Менее 20% недирективных психологов и 30% аналитиков и «других» психологов устанавливают такой запрет. Менее 20% аналитиков и недирективистов, а также около 30% «других» психологов запрещают детям рисовать на недорогих игрушках. Из этого исследования можно сделать два вывода:
Вот лист запретов, который использовали Джинотт и Лебо.
РЕЗЮМЕ В этой главе обсуждаются различные точки зрения по проблеме ограничений и запретов, спектр которых колеблется от принципа «разрешать ребенку все» до принципа «жестко очерченных ограничений», наряду с этим предлагаются основания для использования ограничений в групповой и индивидуальной игровой терапии. Ограничения перенаправляют катарсис в символические каналы, позволяют терапевту принимать ребенка на всем протяжении лечения, обеспечивают физическую безопасность терапевта и ребенка в игро вой и усиливают эго-контроль. Некоторые ограничения устанавливаются по соображениям закона, этики и социальной приемлемости, некоторые - из финансовых соображений. В этой главе предлагаются техники установления ограничений, описываются ограничения, повышающие успешность терапии, рассказывается о эффективных и неэффективных способах реагирования терапевта на нарушение ограничений. Также представлены результаты исследования ограничений, используемых терапевтами разной ориентации 9. ^ Все терапевтические школы рассматривают личность терапевта, его интерес к людям и отношение к пациентам как значимый фактор терапии. Пациенты всегда реагируют на личность терапевта, они осознают его фундаментальные ценности, установки и откликаются на его чувства и мысли. Это особенно верно в отношении детей. С чувствительностью радара дети регистрируют эмоциональный настрой и реагируют на скрытую враждебность, подавленный гнев и замаскированное разочарование, так же как и на радость и удовлетворение терапевта. Принимая это утверждение, необходимо дать описание личности и профессиональных навыков терапевта, которые от него требуются. Детская терапия — субспециальность Детская терапия — это субспециальность, требующая таких качеств личности и отточенных техник, которые нельзя легко и автоматически перенести из сферы терапии взрослых. Даже очень опытный клиницист с многолетним опытом в терапии взрослых не имеет профессиональной квалификации для того, чтобы практиковать детскую терапию. Для этого ему необходимо пройти подготовительный курс работы с детьми под руководством супервизора. Помимо знания теоретических основ психосексуального развития ребенка, клиницисты, собирающиеся работать в области детской терапии, должны упражняться под наблюдением супервизора в индивидуальной и групповой игровой терапии, а также в терапии занятий и терапии-интервью. Один только опыт не может служить заменой практического обучения под руководством супервизора. Десятилетняя работа в этой области легко может оказаться не более чем годом накопления ошибочного опыта и девятью годами его повторения. Роль терапевта Главной задачей терапевта в работе с ребенком является создание такой атмосферы, в которой ребенок стремится узнать больше о себе и мире вокруг, т. е. атмосферы безопасности, позволяющей исследовать и выражать свои самые сокровенные страхи, ненависть, вину, так же как стремление к одобрению, независимости и получению статуса. Терапевт создает терапевтический контекст, принимая ребенка таким, какой он есть на самом деле, и выражая это принятие ребенку. У терапевта не должно быть сомнений по поводу необходимости уважения к ребенку, он не должен ставить условий, уважая его как значимую личность. Терапевт не должен иметь чувства: «Я тебя буду любить, только если ты будешь себя вести так-то и так-то» — и им подобные. Дети должны понимать, что в присутствии этого взрослого они могут выражать любые чувства и их не перебьют, не будут задавать вопросов или критиковать. Последовательный подход терапевта, основанный на неосуждении, позволяет детям открыто встретиться со своими чувствами. Каждый ребенок может изучить свои эмоции, озвучить их или выпустить наружу, испытать на собственном опыте, что чувства переменчивы. Во время терапевтических контактов главнейшей задачей терапевта является сензитивное слушание. Такое слушание позволит ему умело ответить на открытые и скрытые значения словесных и игровых проявлений ребенка. Игровая деятельность — родной язык ребенка - естественный для него способ показать, что он чувствует по отношению к себе, окружающим и событиям в своей жизни. Терапевт должен не только понимать язык игры, но и ясно выражать ребенку свое понимание. Последовательность действий ребенка и откликов терапевта должна стать психологически значимым диалогом, ведущим к ядерной проблеме ребенка. Устойчивое уважение к ребенку, которое терапевт сохраняет в течение всех сессий, позволяет маленькому пациенту не только обнаружить свое внутреннее Я, но также принять его, оценить по достоинству и начать уважать его. Принятие терапевта дает ребенку чувство собственной ценности. Ребенок чувствует, что если его уважают, то он достоин любви. Когда ребенок признает свою ценность и значимость, он приобретает уверенность в собственной способности совладать с миром вещей и отношений. Именно установки и уважение взрослого превращают обычную игровую комнату в помогающий ребенку мир, а уникальная способность не хвалить и не порицать, не награждать и не наказывать и при этом выражать огромный интерес и искреннюю заботу о ребенке делают взрослого настоящим терапевтом. Способность устанавливать и поддерживать последовательные, не осуждающие эмоциональные отношения с ребенком - отличительное качество эффективного терапевта в отличие от неэффективного. Другой важной задачей детского терапевта является задача установления ограничений. Необходимо, чтобы терапевт в этой роли не испытывал вины или беспокойства. Он должен смотреть на запреты не как на необходимое зло, а как на важнейший аспект процесса терапии. Личные качества Личные качества терапевта, работающего с детьми, не являются просто дополнением к любому академическому диплому в области психологии. Терапевтические качества зависят от диплома другого рода — «диплома в здравом смысле, диплома в инсайте, диплома в эмпатии» [61, р. 19]. Чтобы работать с детьми в рамках игровой терапии, взрослый не должен быть слишком стар духом или годами, должен сочувствовать малышам, также не должен быть «слишком зрелым» и не должен чересчур «молодиться». Сфера детской терапии может привлекать людей, стремящихся к детской любви. Детский терапевт должен любить детей, но у него не должно быть огромной потребности в том, чтобы дети также любили его. Терапевты, которые нуждаются в детях для удовлетворения своих собственных эмоциональных потребностей, испытывают трудности в установлении и поддержании необходимых терапевтических ограничений. Они боятся потерять любовь ребенка и не хотят отказывать ребенку ни в чем, даже в контроле за собственным лечением. Спонтанные позитивные чувства детей по отношению к терапевту в терапии приветствуются. Однако эта эмоция приобретает совсем другое значение, если терапевт подогревает детскую привязанность из-за своей нереализованной жажды любви. Дети чувствуют потребность взрослого в любви и используют ее. Игровая комната становится местом торговли эмоциями, а терапевт — вынужденным покупателем. Реальная опасность заключается в том, что дети не могут получить исцеление от терапевта, который нуждается в них для поддержки собственного эго. Терапия продвигается вперед благодаря идентификации, а терапевт, стремящийся к любви, — плохой образец для идентификации. Более того, его слабость вызывает у ребенка садистские чувства, а впоследствии и вину за свой садизм. Такая терапия иногда заканчивается агрессивным нападением ребенка на терапевта. И хотя терапевт от этого, как правило, не страдает, страдает терапия. Эффективный детский терапевт должен быть достаточно уверен в себе, чтобы позволить ребенку выражать все чувства, и достаточно сильным, чтобы запретить осуществление некоторых действий. Он должен обладать некоторой толикой стоицизма, которая придавала бы ему терпения, и оптимистический взгляд на вещи для того, чтобы предотвратить беспокойство и некоторую беззаботность в отношении детской дест-руктивности. Терапевт должен знать, с какой возрастной группой он может взаимодействовать наиболее спонтанно, однако он должен развивать в себе эмпа-тию и к детям других возрастов. Способность к эмпатии — наиболее насущное требование во всех формах терапии, но огромное значение она приобретает именно в детской терапии. Хронологическую дистанцию и психологическую пропасть, которые отделяют взрослых от детей, можно преодолеть только сильнейшим напряжением души и разума. Детский терапевт должен обладать острейшей способностью откликаться искренне и точно на внутренний мир ребенка, не заражаясь им и не позволяя проявляться своей собственной злости, страху и смятению. Поведение ребенка и сознание терапевта Проблемные дети сопротивляются каждому эмоционально неуравновешенному терапевту. Игровая терапия, особенно групповая, предоставляет множество возможностей для тестирования стабильности терапевта. Она может привести даже самого принимающего взрослого на ту опасную грань, когда выдержка может отказать. Детская терапия для психолога может быть очень полезной, часто преподнося ему нелегкие уроки самопознания. Например, в игровой терапии взрослый очень скоро понимает, на самом ли деле он разрешает все или ему только так кажется. В течение нескольких минут он может быть свидетелем таких сцен, которые подрывают фундаментальные понятия о правилах поведения и важнейших ценностях. Ситуация, подобная этой, несомненно служит испытанием эмоциональной уравновешенности любого терапевта. Когда восьмилетний Дон вошел в игровую на десятую терапевтическую сессию, он провозгласил это место «общественным туалетом», а время - «днем какашки». Одним взмахом руки он свалил на пол аккуратно расставленные игрушки. Он вывалил на пол банку с крахмалом, перемешал его с песком и краской и вымазался с головы до пят. Он начал ломать кукольное семейство и домик, крича во все горло ругательства, касающиеся дефекации, мочеиспускания и разнообразных сексуальных действий. Терапевт, особенно выходец из среднего класса, с сильной потребностью в порядке, уюте, чистоте, переживает нелегкие минуты в игровой комнате, оказываясь один на один с агрессией, ругательствами, грязью. Вопреки всем усилиям сохранять принятие ребенка он переживает отвержение и тревогу, реагирует шоком и замешательством. Такие терапевты сделают попытку разрешать все, но они не смогут сделать это на уровне подсознания. Они смогут вытерпеть бесцельное разрушение, грязь, беспорядок и ругательства только очень недолго. Когда эта провокация продолжается, они начинают испытывать опасный прилив гнева, отвращения и паники. Постоянное самоподавление истощает запас их энергии и оставляет их эмоционально и физически истощенными. Нередко они готовы оставить область психиатрии в отчаянии и поражении. Чувство негодования часто возникает в терапевте по отношению к тем детям, которые эксплуатируют и доминируют над другими детьми. Например, ребенок, который первым входит в комнату, часто забирает все ружья или всю глину себе и отказывается делиться с другими членами группы. Некоторым терапевтам из-за социального чувства справедливости или из-за чрезмерной идентификации с обиженными трудно не вмешаться и не установить более равное распределение благ земных. Для того чтобы соблюсти справедливость, они считают себя обязанными отказаться от своей беспристрастной роли. Таким образом, они не дают детям возможности проверять реальность, осуществлять выбор и принимать ответственность. Псевдотерапевтические качества и практики Детский терапевт, воспитанный в жесткой и доминантной семье, может негодовать по отношению ко всем родителям вообще. Ему трудно сохранять объективность, когда он узнает из личных дел о потрясающей жестокости родителей. Например, мать ребенка, больного полиомиелитом, наказывала его за проступки, отнимая костыли и оставляя его одного без помощи. Хотя этим терапевтам легко идентифицироваться с детьми, они едва ли будут хорошими терапевтами. Терапия нацелена на освобождение детей от ненависти. Терапевт, враждебно настроенный к семье ребенка, сам того не желая, может «подогревать» вражду ребенка к семье, таким образом усиливая, а не ослабляя детское недовольство. Совершенно различное отношение к родителям и ребенку лучше всего иллюстрирует терапевт, который приходит в восторг от того, что ребенок нападает на куклу-маму, но досадует, когда мать, общаясь с сыном, унижает его. Родители часто чувствуют враждебный настрой терапевта и прекращают терапию ребенка. Брач [Вгасп] подводит итог этому: «Нельзя успешно лечить ребенка, не уважая его родителей» [16, р. 169]. Некоторые взрослые приходят в детскую терапию с миссионерским усердием и желанием «немедленно всех спасти». Хотя они и думают, что «обожают» маленьких детей, их них выходят плохие терапевты. Они чрезмерно эмоциональны, не могут дистанцироваться от ситуации, их сердце легко разбить. Несчастный ребенок активизирует их собственную боль, которая захватывает их. В результате вместо зрелости и независимости эти терапевты поощряют жалость к себе и замешательство. Другие терапевты стремятся уничтожить традиционную разницу между взрослыми и детьми, пытаясь стать «приятелем» ребенка. Они легко регрессируют до возраста ребенка и его состояния и относятся к нему как ребенок к ребенку, а не как личность к личности. В игровой комнате они искусственно понижают свой статус, участвуют во всех занятиях на уровне ребенка. Они могут сесть на пол, принимать участие в детских играх и отвечать, используя детский язык. Они стараются задобрить ребенка тем, что разрешают ему все и одобряют любое его поведение. Несмотря на их кажущуюся теплоту, такие терапевты не могут поддерживать длительную и последовательную терапию с детьми. Они испытывают слишком сильные положительные или отрицательные чувства по отношению к своим маленьким пациентам. Они очень расстраиваются, если ребенок несчастлив, и чрезмерно радуются, когда он добивается какого-то прогресса. Эти терапевты часто не осознают, какой угрозе они подвергаются при появлении буйных эмоций и жестоких действий. Захваченные врасплох, они могут реагировать то наказанием, то задабриванием. Маленьких детей такое поведение может напугать и смутить, так как в реакции терапевта они могут распознать гнев, который они вызывают в остальных. Беспокойство взрослого убеждает их, что их импульсы опасны. Некоторые детские терапевты отказываются от объективной роли в терапии потому, что верят в эффективность принятия роли любящего родителя. В надежде нейтрализовать неблагоприятный эффект жестокости родителей эти терапевты входят в роль крайней доброты и опеки. Они щедро хвалят ребенка и выказывают чрезмерное восхищение любым, даже самым заурядным достижением ребенка. Они даже предлагают прямое эротическое вознаграждение, разрешая объятья, поцелуи и другие «вольные» игры между «родителем» и ребенком. Такие пылкие попытки стать близким ребенку обычно не достигают своей цели, они не могут возбудить доверие или установить дружбу. Чрезмерная демонстрация теплоты только увеличивает тревогу ребенка, привыкшего к отвержению. Он ожидает контрагрессии от взрослого и с подозрением относится к навязываемой близости. Особенно это опасно для детей с эдиповыми конфликтами, которых переполняют эмоции, когда объект их любви пытается слишком приблизиться к ним. Такие дети нуждаются в сильной положительной привязанности к личности, которая остается на благоразумной дистанции. Пассивный, но заинтересованный терапевт позволяет детям установить доверительные отношения в темпе, который задают они сами. Когда терапевт теряет объективность и принимает родительскую роль, увеличивается количество других недостатков. Чрезмерная вовлеченность терапевта в терапевтический процесс подавляет инициативу ребенка, необходимую для самоконтроля и изменения. Например, в период хороших взаимоотношений дети могут «доставить папе удовольствие» и отказаться от негативных симптомов, не изменяя лежащих за ними потребностей. В периоды негативного Переноса они могут «наказать» папу возобновлением раздражающих симптомов и нежелательного поведения. В каждом из этих случаев эффект терапии снижается. Терапевты испытывают к разным малышам амбивалентные чувства. Иногда некоторым из них трудно сочувствовать задирам, крикунам или сопливым детям, в то время как другие чрезмерно эмоционально реагируют на слабых и покорных детей. Причины негативного или позитивного отношения терапевта к тому или иному ребенку могут корениться в идентификации терапевта с его собственным детством или в опыте предыдущего терапевтического успеха или неудачи. Как правило, терапевт любит детей, которые быстро откликаются на терапевтическое вмешательство, так как они повышают профессиональную самооценку терапевта и его статус. Дети, не достигающие прогресса в терапии, вызывают чувства фрустрации и угрозы. Они пробуждают дремлющие чувства неадекватности и вселяют сомнения относительно собственной профессиональной пригодности. Никто не ждет от терапевта, что он будет успешно работать со всеми детьми, также от него нельзя ожидать одинаковых чувств по отношению ко всем пациентам в течение всего времени. Нормальным явлением среди терапевтов являются легкие вариации в чувствах к детям. Некоторые дети словно сошли со страниц учебников по психотерапии, однако с ними интересно работать, в то время как другие дети утомляют. Эти мягкие предпочтения не препятствуют терапии, если терапевт объективен по отношению к собственной необъективности, осознает свои реакции и делает попытки справиться с ними. Однако если поведение ребенка так нервирует терапевта, что это негативно влияет на его способность к эмпатии, тогда помощь может понадобиться самому терапевту. Терапевтическая эмпатия не должна зависеть от любви к какому-то отдельному ребенку. Зрелая эмпатия проистекает из стойкой веры в процесс личностного роста и в роль катализатора, которую играет сам терапевт в раскрытии скрытого потенциала ребенка. Поглощенность собственной терапевтической «смекалкой» может серьезно испортить эффективность. Как пишет Славсон: «Когда начинаешь чрезмерно задумываться о себе, о своем уме, инсайтах и хорошей технике, теряешь из виду пациента» [74, р. 205]. Даже самый опытный терапевт должен приступать к каждому новому случаю с осторожностью, увлеченностью и неуверенностью исследователя, проверяющего новую гипотезу. Отдача от детской терапии В этой главе мы подробно остановились на эмоциональных трудностях, с которыми сталкивается взрослый по самой природе терапевтической работы с детьми. Славсон считает, что детским терапевтом [71, р. 174] должен быть «человек, чье приспособление к жизни более соответствует термину «мазохизм»». Однако помимо очевидных трудностей детская терапия предлагает взрослому отдачу и удовлетворение, такие как замещающее выявление в инсайтах детского опыта, преодоление детских страхов и враждебности, интеллектуальная стимуляция благодаря контакту с одаренными детьми, проверка гипотез относительно человеческого поведения, улучшение понимания принципов развития ребенка, возможность стать лучшим родителем, чувство необходимости клиентам, работа, делающая жизнь осмысленной, а также деньги, престиж и статус. Чтобы оставаться максимально эффективным, каждый терапевт должен ясно понимать, какое именно вознаграждение он получает от работы с детьми. До тех пор, пока он не осознает природу своих реакций и отношений, он может неосознанно использовать терапевтические ситуации для собственной выгоды, в ущерб пациенту и своему профессиональному росту. Удовлетворительная личная жизнь вне профессиональной области — необходимая гарантия против постоянно присутствующего искушения использовать пациентов в своих личных целях. Душевное здоровье терапевта Собственное душевное здоровье терапевта является жизненно важным фактором установления доверительных терапевтических отношений. В настоящий момент нет оснований полагать (и мы не хотим утверждать это априори ), что личностные конфликты терапевта качественно отличаются от конфликтов пациентов. Разумнее предположить, что независимо от ориентации и опыта, терапевты не свободны от своей доли фрустрации и агрессии, враждебности и негодования, тревоги и чувства ненадежности. Как пишет Фромм-Райх-ман (Fromm-Reichmann): «Мы отличаемся от наших пациентов не типом, а степенью» [29, р. 171]. Чтобы поддерживать хорошее душевное здоровье, Доллард (Dollard) и Миллер (Miller) [20, р. 417] предлагают терапевтам развивать «привычки, помогающие сопротивляться неврозу». По их мнению, лучше, чтобы терапевт состоял в браке, а не был одиноким; имел стабильную нормальную, а не стабильную анормальную сексуальную ориентацию; демонстрировал хорошее осознание личных проблем; был профессионально ответственным и умел сотрудничать, а не был бы одиноким волком или примадонной; у него должны быть эффективные сублимации, а не временное увлечение профессиональной работой, а также чувство юмора. Эти предложения кажутся довольно разумными, однако их необходимо проверить исследованиями. Большинство авторов согласны в том, что каждый терапевт должен осознать свои собственные эмоциональные трудности, чтобы уменьшить или предотвратить их влияние на профессиональную работу. Мы надеемся, что индивидуальный психоанализ может выработать у терапевта иммунитет против белых пятен и отклоняющихся эмоциональных реакций и помочь терапевту осознать свои проблемы. Он может уменьшить интенсивность и размер проблем и сделать их более доступными для эго-контроля. Но устоявшиеся характеристики не растворяются в воздухе, поэтому необходимо продолжать стремление честно исследовать себя и регулярно консультироваться с коллегами на протяжении всей профессиональной жизни терапевта. Талант и стремление знать правду о себе — неотъемлемая часть непрерывного личностного роста терапевта. В своей активной профессиональной деятельности каждый терапевт должен продолжать оценивать свою практику и личность. Только благодаря честной встрече с собой терапевт может осознать свои постоянно изменяющиеся настроения и чувства, их влияние на пациента и на него самого. Рефлексия в значительной степени определяет эффективность терапевта и успех или провал терапии. |
Б 72 Создание и разрушение эмоциональных связей / Пер с англ. В. В. Старовойтова —2-е изд. — М.: Академический Проект, 2004.— 232... | Удк и ббк, который будет разослан участникам конференции, а также в крупнейшие вузы и научно-технические библиотеки. Рассылка материалов... |
Общая психология: Учебно-методическое пособие / Под общ ред. М. В. Гамезо. М.: Ось-89, 2007. 352 с | Печатается по решению редакционно-издательского совета Адыгейского государственного университета |
Материалы конференции будут опубликованы в сборнике с присвоением ему isbn, удк, ббк. Сборник будет разослан авторам и по основным... | Учебный терминологический словарь по психологии : для бакалав тех вузов / сост. – С. В. Грибанов. – Н. Новгород : Изд-во фбоу впо... |
СТ. Как показала опытно-экспериментальная проверка, использование таких форм работы существенно повышает качество орфографических... | Удк и ббк, который будет разослан участникам конференции, а также в крупнейшие вузы и научно-технические библиотеки. Рассылка материалов... |
«Бухгалтерский учет, анализ и аудит», 080502. 65 «Экономика и управление на предприятии (операции с недвижимым имуществом)», 080504.... | «Молодой ученый» приглашает Вас принять участие в Международной заочной научной конференции «Технические науки: проблемы и перспективы».... |